Анастасия Баталова - Исполнитель желаний [СИ]

Он замахнулся. Билл, ожидая удара, отскочил в сторону. Мальчики наблюдали со своих мест, каждый из них в тайне мечтал вернуть свою конфету.

— У него же день рождения, — очень тихо сказал кто-то из них. Невидимые весы были выведены из равновесия. Многие колебались — чью же сторону принять? — привычный страх и лучезарная надежда сверкая словно грани подброшенной вертящейся монеты попеременно овладевали умами.

— Именинник? Вот пусть и получит подарочек, — завелся Десна, — я верну вам по одной конфете, если вы поможете мне его научить уму разуму… Пусть знает, кто здесь босс.

Рыжий плут решил, что таким способом он сумеет удержать в руках свою власть, создав видимость того, будто несмотря ни на что, все решения принимает только он. Власть эфемерна, и в некоторые моменты она держится на одной только вере, власть одного человека над другим не более чем фокус, трюк, неравенство властвующего и подчинённого — есть, как правило, лишь убеждение каждого из них в силе или, напротив, в слабости своих позиций. Кто-то из мальчиков поднялся. Тесня Билла к стене, Десна наступал, за его спиной торчали головы последователей. Билл понимал, что если сейчас отступит, то непременно сделается мишенью для насмешек, мальчишки не забывают чужого позора, но драться с Десной и его приспешниками представлялось ему еще менее заманчивой перспективой.

— Ладно, ребят, — сказал он примирительно, — я отдал эти конфеты, и их судьба действительно больше не моя забота.

Но Десне нужно было окончательно укрепить своё господство.

— Ааа… Рыцарь Справедливости… Получи!

Он размахнулся и толкнул Билла в плечо. Не больно, но как-то очень презрительно. Билл подался вперёд и толкнул Десну в грудь обеими руками. Тот пошатнулся, и Билл, воспользовавшись секундным промедлением бросился наутек, сразу за поворотом из сборного зала в коридор, навстречу ему попался классный наставник, как всё-таки здорово, что он не застал драку… Но убегать было очень стыдно, Билл чувствовал: он не смог отстоять ни справедливости, ни даже собственного имени. Оставалось только надеяться, что его жертва хотя бы не осталась напрасной, и члены шайки Десны, в награду за свою преданность ему, всё же получили назад свои конфеты, невесть по какому праву им узурпированные. Пусть эти ребята всего лишь безвольные прихвостни наглого и хитрого парня, справедливость как таковая всяко важнее, чем личное отношение Билла. Пусть едят его именинные конфеты.

Кличка Рыцарь Справедливости теперь прочно приросла к Биллу, он слышал ехидные шуточки всякий раз, как проходил мимо Десны и его компании. Его задевала, конечно, не сама кличка; её, пожалуй, можно было даже назвать звучной, это тебе не Щелезуб или Толстый Топтун, но обидно было то, что такое благородное сочетание слов произносилась с презрением и насмешкой. Билл изо всех сил старался не обращать внимания, он вспоминал то, что говорила ему мать. «Подействовать на душу человека можно только любовью, сынок…» «Да где уж, так и поймут любовь деревянные затылки, приученные к тычкам…» Вряд ли услышав из его уст: «Отдай, пожалуйста, ребятам конфеты…» — Десна послушался бы его… Тогда, скорее всего, порция насмешек и тумаков оказалась бы ещё большей. Так что же означает в действительности мамино «подействовать любовью»? Не разговоры, получается, и не кулаки. Эта любовь, верно, такое оружие, видя которое у тебя в руках, противник волей-неволей поступает по совести… И что же она из себя представляет? Может, она вроде магии — не увидеть, не пощупать, или вообще, чего доброго, выдумка… Волшебная музыка, заслышав которую всё вокруг замирает, внимая, точно змеи под звуки дудочки заклинателя…

Так размышлял Билл, сидя на своей тайной скамеечке возле дальней калитки. Никто из ребят кроме него не знал это место. Другие калитки не заслоняли так сильно разросшиеся деревья, они находились на виду у наставников и охранников, запрещавших воспитанникам пансиона «торчать возле них попусту», а здесь никто не отрывал Билла от его любимого занятия. Он прибегал сюда каждое утро до начала уроков для того, чтобы смотреть как идут по улице в школу те счастливые дети, которые живут дома с мамой и папой. И каждый по этой улице проходила одна девочка, она отчего-то занимала его сильнее, чем все остальные. С тех пор как он её заметил, он старался не пропускать ни одного утра.

Стояла ранняя осень, и девочка носила строгое темно-серое пальтишко до колен, а в дождливую погоду брала с собой маленький малиновый зонтик. У нее были темные волосы и серьезное бледное личико с высоким лбом. Она степенно выступала, держа за руку свою маму, стройную даму в шляпке и на каблуках. Когда девочка и дама покидали доступный Биллу для обзора участок улицы, он разворачивался и бежал до корпуса во весь дух, чтобы не опоздать к началу занятий. Билл часто думал об этой девочке днем: кто она такая? где живет? сколько ей лет? как она проводит выходные? хорошо ли учится? Он сочинял про нее самые невероятные истории, вплоть до того, что она настоящая принцесса крови, но не ездит в роскошном лимузине с гербом над капотом для конспирации, а сопровождающая ее дама вовсе не мать, а только чопорная гувернантка. Вспоминая эту девочку по вечерам, Билл не засыпал без того, чтобы мысленно не пожелать ей спокойной ночи. А она всегда проходила мимо, вообще не подозревая о его существовании.

Но однажды случилось нечто неожиданное: обычно дама и девочка шли очень быстро, они всегда спешили, но в тот день немного замешкались: дама уронила что-то на асфальт и нагнулась, а девочка, воспользовавшись вынужденной остановкой, принялась оглядываться вокруг. И она заметила Билла. Он смотрел на нее, а она — на него. Они находились на довольно большом расстоянии и вряд ли смогли бы что-либо сказать друг другу, но Билл вдруг решился, поднял руку и помахал ей. Девочка продолжала стоять неподвижно, и в тот момент мама-гувернантка снова взяла ее за руку и потянула дальше по улице. Она отвернулась и больше не смотрела на Билла. Но с тех пор, проходя мимо, девочка иногда бросала взгляд на калитку, за которой он стоял; это доставляло ему радость, и, не решаясь больше махать ей, Билл только улыбался, мысленно желая ей удачного дня. Жаль только девочка, скорее всего, издалека не могла этого заметить.

Пансионский преподаватель истории был немного не в своём уме; в годы своей молодости на заре педагогической карьеры он выдумал и по сей день не без успеха использовал собственную авторскую систему обучения: он раздавал ребятам распечатки нуднейших исторических документов, вставляя в произвольных местах текста какие-нибудь неожиданные сумасбродные нелепости. Например: «предводитель войска, упав с коня, громко перднул», «на государственных монетах обычно вычеканивали скрещенные вилки и голеньких цыпочек», «в ответ на предложение мира король снял панталоны и показал делегату задницу» или что-нибудь в таком духе. А в качестве доказательства, что ученик осилил предложенный текст, он требовал тетрадь с выписанными фразами-ловушками. Причем списать у кого-то из товарищей не представлялось возможным — для каждого выдумывались персональные «мины». Оставалось только честно читать. А текстов, написанных сухим тяжеловесным языком исторической науки было много, очень много; это, разумеется, не радовало мальчишек. Зато, правда, историк ничего никогда не спрашивал. «Читайте, друзья мои, — повторял он, — читайте, хоть что-нибудь да осядет в памяти, точно водоросли в сетях…» У него просто имелась своя теория запоминания, опираясь на неё он и разработал эту странноватую методику обучения с помощью «ловушек». «Память имеет эмоциональную природу, — утверждал он, — трудно запомнить то, что тебя нисколько не впечатляет.» Потому то он и расставлял в текстах свои хитроумные метки. Местами они бывали до того неожиданными и смешными, что ученик поневоле запоминал и тот контекст, в котором они встретились.